шуры-муры с физруком Палычем и их видели на вечернем сеансе какого-то дурацкого фильма "про любовь", шедшего под грифом "Детям до 16-ти", как в то время было принято и куда наши девчонки сочли своим долгом, конечно же, попасть. Парочка нежно обнималась на последнем ряду и была благополучно "зафиксирована" нашими мисс Марплами. Но я отвлекся слегка. Так вот: противная Селедка начала опрос и, естественно, по закону подлости (своей и вообще) - вызвала меня читать наизусть эту "Демьянову уху". Мысленно призвав на выручку всех виртуозов "Fender Stratokaster" и иных рок-идолов моей юности, поднялся я из-за парты, но не пошел к доске, где учителя традиционно имели манеру измываться над учениками, а остался стоять. Насмешливые огоньки светились в наглых селедкиных глазах - она словно чуяла своим любопытным носом, что я не выучил эту треклятую "Уху" и
авторучка в ее руке нетерпеливо подрагивала, готовясь влепить мне в журнале жирную "пару" или даже еще более жирный "кол". И тогда уста мои разомкнулись и я начал свою защитную речь: Тамара Константиновна ! - сказал я вкрадчивым голосом начинающего ловеласа, - Тамара Константиновна, - сказал я, - и глаза мои засияли синим светом непорочности. - Неужели Вы и взаправду считаете, что я должен был потратить свое драгоценное время на тупое заучивание басни дурного стихотворца Крылова, а не на серьезные размышления над томиком Плутарха или над подборкой малоизвестных стихотворений Сергея Есенина ?! - Класс затих в ожидании - они знали меня, а училка еще не знала и насмешливые огоньки продолжали скакать в ее густо подведенных глазах. - Прочти же тогда, - язвительным голосом, свойственным всем селедкам, готовящемся сожрать маленькую, но
гордую козявку, повелела дочь папы Константина, - прочти нам что-нибудь из малоизвестной подборки Есенина, которую ты изволил предпочесть тому, что я задала выучить на дом. О, знала б эта сельдь, какие черти завозились во мне, просясь вырваться наружу ! На том этапе моей жизни я находился в полной уверенности, что сам вскоре стану учителем русского языка и литературы, как мечтала моя мама, да и я, ее послушный сын. Глаза мои победоносно сверкнули демоническим огнем и, с упоением глядя в пространство над крашеной головой Селедки, с выражением, интонационно подчеркивая отдельные слова, я изрек: <i>Сыпь, гармоника. Скука.. Скука.. Гармонист пальцы льет волной. Пей со мной, паршивая сука, Пей со мной.</i> И, не давая опомниться и бросая гневные взгляды на опешившую любительницу дедушки Крылова, картинно вытянув руку в училкину сторону и возвысив голос,
я продолжил без остановок: <i>Излюбили тебя, измызгали - Невтерпеж. Что ж ты смотришь так синими брызгами ? Иль в морду хошь ? В огород бы тебя на чучело, Пугать ворон. До печенок меня замучила Со всех сторон. Сыпь, гармоника. Сыпь, моя частая. Пей, выдра, пей. Мне бы лучше вон ту, сисястую, - Она глупей..</i>
Последнюю строчку я произнес тихим мечтательным голосом, указав при этом на вторую парту у окна, за которой сидела круглая отличница и всеми признанная красавица Рита Ротерс, действительно выделявшаяся среди остальных девочек развитой не по годам грудью... Класс "упал". Среди всеобщего гогота громче всех звучало хрюканье двоечника Мишки Кобзева временами переходящее в истеричные подвизгивания. Насмешливые огоньки в селедкиных глазах померкли, лицо ее покрылось красными пятнами и мужественно промямлив "Спасибо, садись.", она принялась успокаивать урядничьими воплями веселящийся от души класс. На Риткино возмущенное "Дурак !", относящееся, скорее всего не к моим нахальным притязаниям на ее грудь, а к прозвучавшим неуместным сомнениям в уме, - я учтиво отдал поклон, как очень воспитанный
мальчик. С тех пор жизнь моя на уроках литературы протекала тихо и безоблачно. И лишь однажды, когда мы проходили творчество Есенина, Селедка не упустила возможности вытащить меня к доске, заметив, что кому, как не мне - известному знатоку творчества Сергея Александровича, как помнится - рассказать классу о его жизни и творчестве, прочтя при этом наизусть заданный на дом текст "Собаке Качалова". Но к тому времени я уже прочел воспоминания Мариенгофа "Мой век, мои друзья и подруги" и подначить меня было невозможно... А потом было Таллинское Высшее Общевойсковое Командное.. А потом была война, с которой мы так и не вернулись..
Йети, несчастные, трепещите, я иду к вам! 
Странно, что за 41 год нельзя было это себе зарубить на носу. 
7 мая 2011 в 08:27