AleksDJ, Уважаю. Наконецто слышу факты и аргументы. Право на бесправие или...Даже непримиримые террористы эсеры могут себе представить нормальные деловые отношения без классовой борьбы; даже меньшевики могут планировать сотрудничество, а не войну, — но никак не большевики. Для большевиков отношения эксплуататоров и эксплуатируемых передаются «умным» словом «антагонистические». Что значит — непримиримые в принципе. Что бы ни происходило в области производства и вообще в мире — помещик и крестьянин, предприниматель и рабочий не смогут найти общего языка У Маркса и Ленина все это написано предельно ясно и открыто. Эксплуататорские классы не могут отдать и никогда не отдадут ни власть, ни собственность добровольно, с ними придется воевать.Когда коммунисты победят классового врага и захватят власть — это еще не конец! Необходимо будет установить диктатуру пролетариата — то есть государственную диктатуру тех, кто захватил власть, партии коммунистов. Установить диктатуру и давить, давить, давить эксплуататорские классы! «Уничтожить как класс» — то есть заставить забыть самих себя, перековаться до полной неузнаваемости, до превращения в победителей. А кто не сможет или не захочет — истребить. Весь этот бред вполне серьезно утверждался Карлом Марксом и Фридрихом Энгельсом в их основном сочинении «Манифест коммунистической партии».[7 - Маркс К., Энгельс Ф. Манифест коммунистической партии. М.: Политиздат, 1980.] Защитники большевиков чаще всего ссылаются на то, что, мол, «все были такими же». Пока давайте отметим: в программах НИ ОДНОЙ ДРУГОЙ партии, кроме партии большевиков, нет идей антагонистических противоречий, неизбежности классовой борьбы, войны между классами, диктатуры. Нет. Не только у кадетов — таких идей нет у эсеров и анархистов. Нет у меньшевиков и польских социал-демократов. Нет. А у большевиков эти идеи есть. И потому давайте не будем заливисто врать, что «все были такими». Любая партия, вообще любая политическая сила может оказаться в состоянии гражданской войны с противниками. Но далеко не всякая партия ПЛАНИРУЕТ гражданскую войну и закономерно готовится к истреблению целых общественных классов.
Создание орудия Правосудие по-большевитски Эсеры, меньшевики и анархисты настаивали, чтобы «контриков» все же судили. Народный же комиссар юстиции Крыленко полагал, что судить вовсе не обязательно, а если и судить — важно политическое значение дела, а вовсе не всякие «параграфы». Если такой человек стоял во главе судебной системы, что же творилось на местах? Жертвой большевистского правосудия стал адмирал A.M. Щастный… Он долго не хотел принимать никаких должностей из рук большевиков, но все же 5 апреля 1918 года стал начальником Морских сил Балтфлота. По договору с немцами корабли надо было или передать немецкому командованию, или утопить. Щастный не согласился с этим и вступил в сильный конфликт с Троцким. Контр-адмирал блестяще провел переход кораблей из Ревеля (Таллинна) и Гельсингфорса (Хельсинки) в Кронштадт. Позже этот поход назвали Ледовым. 29 мая Щастного арестовали по странному обвинению в «контрреволюционном стремлении к власти». 21 июня Ревтрибунал приговорил его к смерти за должностные преступления, подготовку переворота и измену. Щастный не признал себя виновным. Из шести свидетелей явился в суд и был допрошен только один — Лев Троцкий. Приговор основывался только на его показаниях. Все российское общество буквально обомлело, левые эсеры во ВЦИК подняли шум. Нарком юстиции Крыленко на это ответил с великой простотой: мол, никакого смертного приговора вовсе и не было. Адмирала просто «приказали расстрелять».
Но даже такой суд очень мешал коммунистам. Во-первых, действовал он все же медленно. Во-вторых, на суде все же приходится доказывать вину подсудимого.«Неужели у нас не найдется своего Фукье-Тевиля,[22 - Фукье-Тевиль — обвинитель революционного трибунала времен Французской революции 1789–1793 годов. Прославился своей черствостью, жестокостью и маниакальной кровожадностью.] который привел бы в порядок расходившуюся контрреволюцию?» — спрашивал Ленин. Он нашелся 7 декабря, когда Ф.Э. Дзержинский представил докладную записку СНК с предложением создать Всероссийскую Чрезвычайную Комиссию для борьбы с саботажем. Дзержинский писал в этой записке: «Мы должны принять сейчас все меры террора, отдать ему все силы! Не думайте, что я ищу формы революционной юстиции; юстиция нам сейчас не к лицу. У нас не должно быть долгих разговоров!.. Я предлагаю, я требую одного — организации революционной расправы над деятелями контрреволюции».
Из года в год коммунисты повторяют одно и то же: что первоначально ВЧК вовсе не была организацией карательной. Согласно постановлению СНК, «Комиссия ведет только предварительное расследование, поскольку это нужно для пресечения».[24 - Из истории Всероссийской Чрезвычайной Комиссии 1917–1921 гг. Сборник документов. М.: Политиздат, 1958. С. 79.] А первоначально весь арсенал карательных средств был такой: 1. Лишение продуктовых карточек. 2. Высылка за пределы Советской республики. 3. Конфискация имущества. 4. Публикация фамилии в списках «врагов народа».[27 - Из истории Всероссийской Чрезвычайной Комиссии 1917–1921 гг. Сборник документов. С. 79.] Перечень карательных мер для органа, ведущего только следственную работу, громадный! Ни одна прокуратура без санкции суда не имеет права применять ничего даже отдаленно похожего. Не говоря о том, что лишение продуктовых карточек зимой 1918 года фактически было убийством.
К весне 1919 года всю Советскую Россию покрывала густая сеть «чрезвычаек»: губернских, уездных, городских, волостных, железнодорожных, транспортных, были даже сельские и фабричные, а также разъездные карательные отряды и экспедиции. Таких местных ЧК было создано более 600. Порой они даже мешали друг другу, конкурировали, переманивали кадры. В Киеве 1919 года угнездилось сразу 16 карательных учреждений: Всеукраинская ЧК, Губернская ЧК, Лукьяновская тюрьма, особый отдел 12-й армии и другие. Большая часть этих приятных учреждений расположилась в богатых особняках района Липки. Согласно докладам Российского Красного Креста в Международный комитет в Женеве, «эти дома, окруженные садами, да и весь квартал кругом, превратились под властью большевиков в царство ужаса и смерти».[28 - Мельгунов С.П. Красный террор в России 1918–1923. М.: Терра, 1990. С. 24.] Наивно видеть в работе этих страшных заведений нечто, хотя бы отдаленно напоминавшее законность. Арестовав членов каких-то контрреволюционных организаций — того же «Союза георгиевских кавалеров» или «Союза патриотов», — этих людей обычно сразу же начинали страшно пытать. И их самих, и членов их семей. Своего рода «ноу-хау» большевиков: до них никому как-то не приходило в голову, что старики — скажем, дед и бабка «преступника» — или его семилетняя дочка могут «отвечать» за совершенные им преступления. Зато как эффективно!
Если «снимали слоями» — скажем, брали в одночасье всех востоковедов, — то был шанс попасть в расстрельный подвал сразу, минуя пытки. Как-то на заседании Совнаркома появился Дзержинский. Ленин передает ему записку: «Сколько у нас в тюрьмах злостных контрреволюционеров?» Дзержинский пишет ответ: «Около 1500». Ленин поставил крест — в знак того, что уже прочитал, чтобы не читать второй раз. Дзержинский несколько удивил присутствующих: он кивнул и молча вышел из комнаты. Оказалось, Дзержинский понял Ленина так, что он вынес этим 1500 «буржуям» смертный приговор. И тут же отправился в ЧК, чтобы отдать соответствующее распоряжение. Многие из этих 1500 пыток избежали: не было времени.[29 - Гуль Р. Дзержинский. М.: Молодая гвардия, 1992. С. 123.] 18 сентября 1918 года Г. Зиновьев на Петроградской партконференции сказал: «Мы должны повести за собой девяносто из ста миллионов человек, составляющих население Советской республики. Остальным нам нечего сказать. Их нужно ликвидировать». Цифры, конечно, примерные, но подход вообще интересен: замысленно истребить 10 % жителей России, несколько миллионов человек. «Для нас нет и не может быть старых устоев морали и гуманности, выдуманных буржуазией для эксплуатации низших классов» — так писал член коллегии ЧК Мартин Лацис. И далее: «Мы не ведем войны против отдельных лиц. Мы истребляем буржуазию как класс. Не ищите на следствии материалов и доказательств того, что обвиняемый действовал словом или делом против Советов. Первый вопрос, который вы должны ему предложить, — к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, образования или профессии. Эти вопросы и должны решить судьбу обвиняемого. В этом — смысл и сущность красного террора».[30 - Лацис М. Красный меч. 1 ноября 1918 г. С. 3.]
Уже с 16 июня 1918 года решением Народного комиссариата юстиции РСФСР Революционные трибуналы в борьбе с контрреволюцией и саботажем не ограничивались ничем. Никакими законами. Еще летом 1918 года Ленин требовал организации «террора в таких масштабах», «чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать».[134 - Ленин В.И. ПСС. Т. 51. С. 524.] Они — это интеллигенция. Уже 21 августа, газета «Северная Коммуна» опубликовала первый список расстрелянных по этому декрету. В их числе и двое чекистов: они присваивали вещи приговоренных. Не удивляйтесь уничтожению самих чекистов, это очень в духе большевиков. Сам Ленин пугал соратников и поделыдиков: «Я лично буду проводить в Совете Обороны и в Цека не только аресты всех ответственных лиц, но и расстрелы…»[136 - Ленин В.И. ПСС. Т. 51. С. 216.]
Система заложников Заложников брали уже в декабре 1917 года. В сентябре 1918 года нарком внутренних дел Петровский издает приказ «О заложниках»: «Из буржуазии и офицерства должно быть взято значительное количество заложников. При малейшей попытке сопротивления или малейшем движении в белогвардейской среде должен применяться безусловный массовый расстрел». После официального объявления красного террора массовые расстрелы заложников идут уже не стихийно, но по центральным директивам. Заложники, обычно «бывшие люди», на политические действия не способные, расстреливаются с единственной целью — запугать население.А.И. Куприн описывает, что после прихода в город белых узнал: оказывается, и он был в списках! Красные просто не успели его расстрелять «как офицера».[138 - Куприн А.И. Купол храма святого Исаакия Далматинского. С. 4.] В Питер спустили «разнарядку» на истребление 500 человек. Но верный сын РКП (б), глава питерской ЧК Глеб Бокий перевыполнил план любимой партии. Он истребил 900 человек в Питере и еще 400 — в Кронштадте. В Кронштадте обреченных связывали проволокой по 2–3 человека вместе и топили в баржах. Буря разметала баржи, трупы прибивало к побережью Финляндии. Эта кампания расстрелов прокатилась по всем городам. В Нижнем Новгороде убито 41, в Смоленске — 38, в Ярославле — 38, в Перми — 50, в Иваново-Вознесенске — 184. Сколько убили в Воронеже, мы никогда не узнаем. Оттуда рапортовали коротко: «Много расстреляно».[139 - Мельгунов С.Л. Красный террор в России 1918–1923. М.: Терра, 1990.] Трудно понять, как «буржуи» из Воронежа оказываются ответчиками за убийство Урицкого.
В 1919 году в Москве сочтут, что бойскауты — организация контрреволюционная. И несколько сотен мальчиков-бойскаутов, от 12 до 16 лет, были расстреляны. Их не пытали — слишком было очевидно, что никто из них ничего не сделал и даже не замышлял. Просто они оказались «лишними», «буржуазными элементами». Вошли в те 10 % населения, которым коммунистам сказать было нечего, которые оставалось только уничтожить
Технология геноцида Технология массовых расстрелов возникла не в одночасье… Не так просто перебить за несколько ночных часов десятки и сотни людей, и возникает вопрос: что делать с трупами? В провинции проще — можно расстреливать за городом, в оврагах, и тут же прикапывать трупы. Скажем, под Саратовом у Монастырской слободки за 1918–1919 годы в овраги было свалено от тысячи до полутора тысяч трупов: постарался местный чекист Озолин. В оврагах убивала обреченных «чекистка Зина» в Рыбинске, на крутых склонах к Волге истребляли гимназистов в Ярославле, восставших рабочих в Астрахани, семьи рабочих расстреливали и закапывали в овраги под Ижевском. Способ оказался ненадежным: редко, но все же бывали случаи — недобитые жертвы выползали из общих свальных могил. К тому же далеко везти живых труднее и более рискованно, чем трупы. Надежнее и проще убивать там, где ведется следствие, в здании ЧК или тюрьмы, а потом уже трупы вывозить. Классическая методика, отработанная еще в Петрограде, была такова: сначала жертвы накапливались тут же, в громадном подвале под зданием. Женщин не отделяли от мужчин, в чем есть своя логика — ведь все равно все кончится спустя считаные несколько часов. Обычно у сброшенных в эти подвалы сразу же отнимали все ценные вещи и теплую одежду; их не кормили и не поили, не выводили в туалеты. Опять же — зачем? Чекисты включали обреченных в пятерки и вызывали по этим пятеркам. Раздевали и проверяли еще раз — нет ли чего ценного? И вели в другой, специально оборудованный подвал. Иногда раздевали уже в этом расстрельном подвале… Детали могли меняться даже в классической методике: «Больно стукнуло в уши. Серые туши рухнули на пол. Чекисты с дымящимися револьверами отбежали назад, и тут же щелкнули курки. У расстрелянных в судорогах дергались ноги… Двое в серых шинелях ловко надевали трупам на шеи петли, отволакивали их в темный загиб подвала. Двое таких же лопатами копали землю, забрасывали дымящиеся ручейки крови. Соломин, заткнув за пояс револьвер, сортировал белье расстрелянных. Старательно складывал кальсоны с кальсонами, а верхнее платье отдельно. Трое стреляли, как автоматы, и глаза у них были пустые, с мертвым стеклянистым блеском. Все, что они делали в подвале, делали почти непроизвольно… Только когда осужденные кричали, сопротивлялись, у троих кровь пенилась жгучей злобой… И тогда, поднимая револьверы к затылкам голых, чувствовали в руках, в груди холодную дрожь. Это от страха за промах, за ранение. Нужно было убить наповал. И если недобитый визжал, харкал, плевался кровью, то становилось душно в подвале, хотелось уйти, напиться до потери сознания… Раздевшиеся живые сменяли раздетых мертвых. Пятерка за пятеркой. В темном конце подвала чекист ловил петли, спускавшиеся в люк, надевал их на шеи расстрелянным… А в подвал вели и вели живых, от страха испражняющихся себе в белье, от страха потеющих, от страха плачущих».[142 - Зазубрин В. Щепка // Енисей. 1990. № 5–6.] Описанию можно доверять: автор специально изучал вопрос, чтобы восславить трудную и героическую работу чекистов, не раз ходил на расстрелы. Перед нами своего рода репортаж.
Изучение масштабов красного террора очень затруднено: 1. Могущественные ведомства очень не любят раскрывать свои архивы; 2. Официальные документы часто фальсифицированы. Как показал С.П. Мельгунов, отчеты о расстрелах преуменьшались в 2–3 раза.[140 - Мельгунов С.Л. Красный террор в России. М.: СП PS, 1990. Репринтное издание.] 3. Огромное число убийств при подавлении восстаний вообще никак не регистрировалось.
Так кто же работал В ЧК? Кто они борци за «светлое будующие»? Коммунисты много раз принимали на работу в ЧК даже пленных контрразведчиков из некоторых вражеских армий. Трудиться в ЧК взяли Жуча — палача из разведки атамана Семенова. И Левку Задова — махновского палача и контрразведчика. Мартин Лацис всерьез считал себя серьезным ученым. Своего рода палач-теоретик, он — благообразный, всегда прохладно-вежливый — особенно пугал тем, что никогда не проявлял своих эмоций. По-латышски, по-западному закрытый, холодный тип человека. Лацис писал «научные труды» и публиковал очень наукоподобные труды в своем журнале «Красный меч». Он всерьез исследовал зависимость расстрелов по полу и возрасту, по социальному составу уничтоженных, зависимость от времени года и состояния погоды, по климату данной местности и направлению ветра. Для проникновения в тайны природы Лацис строил графики и диаграммы, приводил таблицы и статистические выкладки, подгонял свои наблюдения под фундаментальные законы марксизма. Он даже книжку написал про свою многополезную службу.[143 - Лацис М.Я. Два года борьбы на внутреннем фронте. М., 1920.] Много было людей или игравших кого-то, или с явными садистскими наклонностями. Как Сорин, игравший рубаху-парня, убивавший с шуточками-прибауточками. Как франтоватый уголовник Терехов, разыгрывавший культурного, воспитанного джентльмена. Чуть ли не ручку дамам целовал, «провожая» к стенке. Но особенно много было личностей с сексуальными отклонениями. Самый известный из них — Менжинский; он очень интересовался психологией, писал эротические романы и стихи. Обожал допрашивать женщин, лез в самые интимные подробности личной жизни. Фактически для каждой придумывал своего рода «роман», полный темной и больной чувственности, принуждал признавать сексуальную подоплеку решительно всех поступков, убеждал в изменах мужей и любимых. Вот неэстетичные детали — физические пытки, расстрелы — Менжинского интересовали меньше.
9 июн 2012 в 20:27