Завтра... Завтра всё изменится и Коулнарта сдесь не будет. Появилось сильное желание рассказать всё Киму, но Рэд сдержался. Завтра Кроха получит сообщение от него и всё поймёт. Ничего, парень давно смотрел на фургон Рэдрика с любовью. Эта машина была дорога Киму почти так-же, как Рэду его Звезда. Документы на машину Кроха получит завтра же и волен будет распоряжаться ею как пожелает.

Рэдрик провёл рукой, затянутой в кожаную перчатку, по лицу, прогоняя тяжелые мысли и невесть откуда взявшуюся сонливость. Осмотрев приборы, в первую очередь датчики давления масла и давления в основных механических узлах, Рэд обернулся и крикнул:
-- А знаешь, Кроха, сделай мне горячего чайку да печенья принеси... И сахара две ложки!

""Мое имя - Ганс Рейзер, и я - простой солдат...""
Нет, не то...
""имя - Ганс Рейзер
возраст - 37 лет
гражданство -...""
Опять не то... Кто бы мог подумать, что запись простой информации окажется настолько мучительной. Обычным солдатам намного проще - у них есть жетон. А написать такую записку от руки - тоже самое, что подписать себе смертный приговор, согласиться с тем, что конца этой бойни ты уже не переживешь. Казалось бы - всего лишь несколько ничего не значащих слов - имя, возраст, город, пара слов для родных... Но Ганс не пожелал бы этого и врагу...
Фитиль в небольшой, законченной масляной лампе уже догорал... Огня едва хватало, чтобы разобрать небольшую тетрадь в кожаном переплете и силуэт человека, склонившегося над этой тетрадью...

Времени на раздумья не оставалось. Огарок фитиля каждое мгновение напоминал Гансу о неотвратимости этого момента. Но, словно пытавшийся переспорить судьбу, мужчина чуть расправил запачканые листы тетради, смочил языком кончик грифеля, и только потом вывел на бумаге:
""Ганс Рейзер. 37 лет. Третья Партизанская дивизия.""
Каждое слово давалось ему с трудом, и, наконец поставив точку в конце, Ганс прижался к стене, расстегнул верхнюю пуговицу камзола и тяжело вздохнул, стараясь унять, бешенно стучавшее в груди, сердце.
Все... Дело сделано. Все, что ему оставалось - не потерять эту заветную тетрадь, дороже которой у него ничего не осталось.

Какой бы ни казалась смерть страшной, но теперь, зная, что он не будет забыт подобно тысячам безымянных солдат его родины, Ганс с удивлением обнаружил, что от былого страха остались лишь малые обрывки, затаившиеся в самых глубинах его души. И будто сама судьба, пытаясь помочь ему не успеть потерять тетрадь, неожиданно предложила ему спасение - в уши ворвался недалекий рокот пулемета, крики людей, а спустя какое-то мгновение, Ганса озарило сияние огненного смерча, взметнувшегося в ночное небо в пятистах метрах от мужчины.
В этом сиянии, Ганс успел лишь мельком взглянуть на свою темно-зеленую, испачканую в грязи, форму, но и этого взгляда хватало, чтобы заметить алую повязку на его левом плече.

Движение никогда не отказывалось от помощи, и, даже находящиеся на задании, его члены обязаны были прийти на подмогу своим, лишь при малейшей возможности. Вот и сейчас, Ганс спешно собирал свои небольшие пожитки. Заветная Тетрадь с карандашом отправилась в сумку. Лампа осталась там же - слишком хрупкая и ненадежная вещь. Плащ, до этого служивший Гансу подстилкой, вернулся на свое прежнее место.
Закинув ружье себе на плечо и прижав драгоценную сумку к груди, мужчина бросился к, разгоравшемуся впереди, сражению.
Но сколько не успокаивал он себя, былое бесстрашие бесследно исчезло при первом же взгляде вперед. Что-то здесь было не так... Движение никогда не позволяло себе столь громких действий. Повсюду кричали умирающие солдаты. При каждом новом шаге Ганс буквально чувствовал пролетающие мимо снаряды. А впереди... Впереди уже разгоралось пламя, взметнувшее свои красные языки ввысь от крыши двухэтажного здания...

Сердце будто остановилось...
Пригнувшись, Ганс сидел за одним из останков каменной ограды, крепко сжимая древко приклада. Горело здание подпольной больницы Движения... Скоты! Животные!!! Неужели человек способен на такое?!? Атаковать под покровом ночи ни в чем не повинных людей - женщин, стариков... Детей...
Повсюду лежали тела мужчин. В темноте было сложно понять, свои это или, наоборот, враги. Но ни один из них не двигался. Ни единого слова, ни единого вздоха, и лишь ужас, застывший в широко открытых, стеклянных глазах.
Тем временем, сражение будто приостановилось. Затих пулемет, отдыхая от своего громоподобного рева, ни слышны были больше приказы.
И вдруг, разрывая голову изнутри, из горевшего здания раздался детский плач, настолько пронзительный, что и на другом конце города, казалось, его услышали все, даже спящие...

А ведь там, внутри этого здания, лежали его недавние товарищи, его сослуживцы, его брат...
Его младший брат. Казалось, они никогда не расстанутся. С самого детства, Ганс заботился о нем. Родителям было не до них - грядущий кризис давал о себе знать. Во всем городе не сыскать братьев дружнее, чем Рейзеры. Ничто не способно было стать между ними. Сначала школа, затем учеба в институте. Работа на заводе. Все было как у всех, с одной лишь разницей - они делили свою судьбу на двоих. Даже с началом войны в... - да какая разница, когда начался этот ад!!! - не раздумывая ни минуты, решили они вступить в ряды Движения вместе...
И вот сейчас - брат его в лазарете - в горящем лазарете - после, неудачно закончившегося, совместного рейда, а он - здесь, на улице, пытается унять бешенно колотящееся сердце, а в ушах - лишь ужасный плачь ребенка, заточенного в пылающей могиле...

Голова раскалывалась. Еще минута, и этот дикий плачь сведет Ганса с ума, бросит его прямо на пулемет, еще не остывший от недавней стрельбы.
Он уже не мог больше выносить этот звук. Обезумевши, Ганс забросил сумку за спину, схватился за ружье, вдаваливая пальцы в холодный металл ствола, и бросился прямо ко входу в пылающее здание. Непроизвольно вырвавшийся из его глотки крик прорезал тишину улицы подобно реву медведя. В голове осталась лишь одна мысль - спасти!!! Спасти ребенка, не дать ему сгореть заживо. Заслонить своим телом, если потребуется. И молиться... Молиться, что его брат еще жив.
Ганс несся ко входу, не замечая ничего на своем пути. Ни черных мундиров врага, кольцом обступивших здание, ни стволов ружий, поблескивающих в языках пламени серебром. Внутри него не осталось ничего, помимо этого крика.
Сначала, Ганс даже не понял, что заставило его остановиться и бросило его за одну из уцелевших бетонных стен ограды.

И лишь взглянув на свое плечо, он начал понимать - что сейчас произошло. Это была пуля. Угодив в крепеж сумки, она разорвала ее ремень в клочья, но не причинила вреда Гансу.
прижимая к груди свою сумку, Ганс скулил и благодарил бога за спасение, ползая в грязи. Внезапно раздавшийся голос на чужом языке, привел его в чувство.
Нет, не может он умереть сейчас, когда ему был дарован второй шанс. Брат его, быть может, уже мертв, а если и нет - умоляет бога уберечь Ганса. А ребенок... Ребенка спасут эти - в черных мундирах. Ведь ребенок не виноват, а враг, какой бы он не был - тоже человек, и способен на сострадание...
Не должен Ганс погибнуть здесь после того, как с ним это произошло...

Петляя как мог среди узких улочек своего родного города, Ганс несся сломя голову, бережно прижимая сумку к своей груди. И лишь под утро, укрывшись под одним из мостов, он прекратил бежать, и не решаясь развести костер, улегся прямо на холодную землю, укрывшись плащем.
Он даже не представлял себе, какие перемены произошли с его лицом. Худое и до этого, оно будто ссохлось и покрылось мелкой сетью морщин. Зеленые глаза потускнели, а волосы местами охватила седина.
Во сне же он снова был с братом, и ничего не говорило о войне, кроме как плачь ребенка, раздающийся, казалось, отовсюду...

Поднимающееся на небосклон солнце играло бликами на витринах закрытых еще магазинов, легкий ветерок носил по дороге какой-то мусор, недалеко негромко, словно боясь разрушить очарование утра, лаяли собаки. Таким было почти каждое утро в Шелтервилле – маленьком городке, словно застывшем во времени. Он ничем не выделялся из массы точно таких же городишек: население в, дай Бог, тысячу человек, множество старых коттеджей и потрясающе чистый воздух, еще почти не загрязненный "дарами" цивилизации. Ничто не менялось тут уже десятки лет, и местные жители были этим весьма довольны. Для них была дика даже мысль, будто что-то способно вывести их любимый город из этого прекрасного сна, превратив его в место поистине необычное, привлекающее к себе внимания всего мира. Но, как известно, неприятности всегда приходят тогда, когда их меньше всего ожидаешь…